135 дней разведчика – артиллериста Еремеева Степана Трофимовича.

Ранним осенним утром 2 октября, солнце поднималось из-за горизонта и соснового леса с восточной стороны нашего фронта, обогревая бойцов, вышедших из землянок, как родная мать своего ребенка. Предсказывало ли что-то будущее? Никто не мог знать и все продолжали себя держать в такой развязке, как в спокойные дни после упорных боёв. Ровно в 6-00 утреннюю тишину и спокойный воздух в передвижении разрезает советский «Интернационал» из немецкого рупора ,установленного на передовой линии в ночь на 2 октября. У некоторых бойцов появилась радость, но несмотря на то, что я сам люблю музыку и советские песни, я сразу понял, что это насмешка. Я сразу некоторым сказал,  не знаю насколько я буду прав, но через 3 часа вы будете плакать. По окончанию «Интернационала» немцы открыли 2-х часовой ураганный огонь из всех видов вооружения. Наши батареи вступили в контрбатарейную борьбу, но поздно. Не добившись успеха, пришлось замолчать. К концу второго часа немецкая артиллерия переносит огонь в основном на передний край обороны, а на огневые позиции всей нашей артиллерии пускает  авиацию, с задачей не дать возможности нашей артиллерии препятствовать движению немецких сил. Нашей авиации нет. ОП подвергается ожесточенной бомбардировке, обстреливают из пулеметов. Одна партия ещё путем не отбомбилась, появляется другая, и так по очереди улетают на аэродром для заправки и пополнения боеприпасами. Передний край нашей пехоты взломан. Пехота бежит. В приборы видно, как из леса по всему участку выдвигаются колонны немецких танков ,бронемашин, заправочные машины, мотоциклетные части и другие. Несмотря на ясный день и прекрасно светящее солнце, день становится туманным. Командир батареи по телефону спрашивает, как обстоят дела? Я ему ответил, прекрасно. Скоро придется бежать вместе с пехотой. Тогда он мне сказал, подготовить всё к снятию и быть готовым к отходу.  Я иду узнавать к командиру роты о его решении. Придя к нему, получил приказ  командира полка по радио: немедленно отходить на восточный берег болота. Я направился к своей землянке с большой скорбью, мысля ещё и о том, что до каких пор мы все будем отходить на восток. Но впоследствии, не только пришлось отходить, а даже бежать. Пехота оставила одно отделение и 3 пулемета для прикрытия, а сама начала отходить. Не отошли от высоты и 100 м, как нас  уже поливали  градом свинцового огня.  Я предполагал, что огонь ведут по нас автоматчики, в ночь засланные к нам в тыл и находящиеся непосредственно в этом болоте или высажен десант с самолетов, которые летали так близко, как будто ходили пешком по земле. Даже один наш танкист из своего танка отбил плоскость самолёта. Но когда я обернулся назад, то увидел, что на высоте уже стоят в одну шеренгу до 30 немцев. Хорошо заметно, что они пьяные, наставили на живот свои автоматы и без всякого прицеливания, шатаясь то в одну сторону, то в другую, как отдельная сосна, стоящая в стороне леса при сильном ветре, поливают огнем, бегущих в беспорядке бойцов роты, оборонявших эту высоту.

    У меня был бинокль, одна катушка кабеля, а также разведчик и связист. Мы проползли несколько десятков метров по топкому мокрому болоту, выбились из сил. Разведчик и связист хотели  все бросить, но я не разрешил. Потом  посмотрел, что пехота от нас далеко впереди, так как они побросали всё,  и им было легко. Боясь, что будем отрезаны от своей пехоты,  я приказал бросить катушки и ускорить передвижение, одновременно резать связь, которая была подвешена на шестах через болото, чтоб не мог ей воспользоваться противник. Пехота закрепляется на противоположном берегу болота, но я со своим разведчиком и связистом отправился к НП. По приходу докладываю о таком положении командиру батареи, который сказал, что напрасно оставили связь. Я не выдержал и грубо сказал, что через некоторое время  оставим  здесь все, так как он с основного НП не мог видеть ту картину боя, которую мы видели на ПНП. Долго ждать не пришлось. Из штаба дивизиона получаем приказ: оставить НП, так как уже немецкая пехота обошла наш правый фланг, и выбрать новый НП в районе деревни Девяткино. Быстро собрали всё необходимое, перешли на другой берег болота, где стояла наша автомашина. Мы, разведчики, с командиром батареи прибыли в намеченный пункт, там был оборудован НП. Быстро расставили приборы. Когда я посмотрел с этого НП, который господствовал над местностью, то было всё видно. Видно было надвигающую немецкую лавину стальных чудовищ, немецких пьяных солдат и бегущих в беспорядке усталых наших бойцов. Я попросил командира батареи, чтобы посмотрел в прибор и напомнил ему о той связи, которую мы бросили в болоте. Командир батареи понял и говорит '' Да…''. Время было 11 часов. Доставили нам по 100 грамм водки, по 2 сухаря и по 1 сушеной рыбке. Конечно, это не могло отбросить  черные мысли, но и не были мы в панике. Но прискорбно то, что мы все ещё уходили на восток. Мы запели с командиром батареи песню, начали веселиться, чтоб поддержать моральный дух наших разведчиков и связистов. Но время идет. Отчётливо слышен бой, ружейно-пулеметный огонь на юго-восточной окраине Батурино. На левом фланге части обошли болото, а здесь оно им препятствовало. Танки появились в Батурино, давят и расстреливают как мирных жителей, так и военных людей.  Немецкая десантная и транспортная авиация без наказания высаживают в тылу наших войск десант. Наша пехота в беспорядке бежит через огневые позиции наших батарей, а наша артиллерийское командование не дает приказ для отхода артиллерии, и поэтому артиллерия осталась без прикрытия пехоты. Командира дивизиона убило. Наш командир полка взял на себя инициативу руководить пехотой, но уже поздно. Вся артиллерия, которая стояла на открытой ОП за болотом, захвачена противником, хотя и переправа была заминирована, но взрывать её не пришлось. Немецкие танки уже частично переправилось на нашу сторону, по направлению на огневые позиции наших батарей. Командир 2 раза спрашивал разрешения для отхода своей батареи, но не было разрешения. Тогда он самостоятельно дал приказ старшему на батарее отступить в район деревни Зайцево, примерно в 8 км от нас и занять ОП. Вслед за этим приказом получили другой: отступить на 11 км и занять оборону, а нам, взводу управления взять всё имущество, в том числе и линию связи, зайти в штаб дивизиона, откуда организованным путём будет отход. Но мы, к сожалению, не стали заходить, да мы уже не шли, а бежали от надвигающейся лавины немецких танков. А если бы зашли, то никого бы не нашли, так как  штаб только  передал приказание по телефону и радио и вслед за этим начал отступать.

     Мы оказались отрезанными. Немецкие танки, танкетки, бронемашины, мотоциклы у нас в тылу и расстреливают отступающих. Половина наших орудий не успели сняться и расстреливают танки в упор. Я своими глазами видел мужество одного орудийного расчета, который двумя снарядами сбил у двух танков башни, и когда 3-й танк зашел с тыла, то выстрел этого танка вывел весь орудийный расчет. Я не хочу приводить много примеров, так как в это время артиллеристы бились как львы и не бежали, как это сделала пехота, которая по всем правилам должна прикрывать отход артиллерии. А на протяжении всего отступления было наоборот. Несмотря на мужество, отвагу, стойкость и преданность наших артиллеристов, мы такой бешеный напор выдержать не смогли, и начали постепенно отступать вглубь. Но прежде чем отступать, нужно взорвать всё, что мог противник использовать против нас: орудия и снаряды, которые в достаточном запасе находились у каждой батареи и остались неиспользованными. Мы представляли,  что снаряды взорвать труднее, нежели чем орудия, но оказалось наоборот. Снаряды с помощью тола были подорваны очень быстро, и немало при такой операции погибло как со стороны наших бойцов, так и со стороны немцев, которые хотели воспрепятствовать взрыву и захватить  трофей. Но когда стали взрывать орудия, тола не было, а насыпали песок в канал ствола. Происходил разрыв канала ствола только тогда, когда пустили с дульной части банника разрядник и взрыватель, поставленный на осколочное действие. Привязывали к взводящему механизму катушку кабеля, и отбегали на 50 м назад. И при выстреле удавалось осуществить взрыв. Орудия  не все были подорваны, и часть их попала к немцам. Наша батарея не испытывала всех этих напряжений, так как она снялась раньше за несколько минут. В том районе, в котором приказал командир батареи, она не остановилась. Старший на батарее поступил самовольно, а иначе вся батарея погибла бы  невинной смертью. Снаряды не были подорваны. Старший на батарее, ввиду того  что он оставил снаряды врагу и предвидя ответственность, взял одного командира орудия, автомашину  и направился к месту снарядных погребов. Впоследствии моего командира орудия и машину с шофером  никто не видел.

     Наша батарея располагалась в лощине с кустарником в 100 м от дороги. По этой дороге полным ходом курсировали танки и бронемашины. Только наша машина появлялась на этой дороге, она сразу уничтожалась выстрелом из танка. Раненые бойцы оставались без всякой помощи, и оставшиеся в живых разбегались в стороны и прятались в кустарники. Мы, пересекая эту дорогу, были обстреляны пулеметным огнем  с бронемашины. Раненого в ногу связиста, мы кое-как утащили в кусты. Достигли своего ОП. Там стояли ещё 2 автомашины, на которые грузили остатки батарейного имущества. До этого боя  хотелось кушать, но в данный момент выкидывали сухари,  хлеб, рыбу, и жажда на кушанье отпала. Только и взяли одну махорку, в том числе и я. Все приборы, которые положены разведке, я  приказал на машины не класть, так как они  будут двигаться на полном газе, а приборы могут побиться. Притом быстрее могут подбить машину, и останемся без приборов.  Для поднятия морального духа как своих подчиненных, да и в то же время разогнать свою грусть, мы с Ефимовым взяли баян и гармонь. А впрочем, было жаль оставлять врагу  даже и самое незначительное и неценное.

Наступил вечер. По дороге идти нельзя, так как двигаются танки и бронемашины противника. Двигаемся в стороне от дороги. Обстреливают трассирующими пулями, то и дело приходится падать и  маскироваться  в складках местности. Все устали, из рубашек хоть выжми. Пить хочется до невозможности. Выходили на тракт. В кювете грязная вода, пьём, кто сколько может. Догоняем свою колонну, которая движется сбоку от тракта. Нашей батареи здесь нет, за исключением одного орудия, которое из-за неисправности трактора отстало от батареи. В дороге командир дивизиона приказал резервному трактору прицепить орудие, а неисправный трактор оставить. Сил больше нет  нести всё, что мы взяли с собой. Я приказал, стереотрубу и баян с гармошкой положить на трактор своей батареи, посадил одного разведчика для сбережения от потери. Сами пристроились к колонне, которая представляла на вид нечто ни на что непохожее. Дело шло к утру.