135 дней разведчика – артиллериста Еремеева Степана Трофимовича.

В ночь на 27 июня наш полк вытянулся колонной и двинулся на станцию. Колонна была достаточно  длинна, и расстояние от головы до хвоста доходило до 3 км. Город изменился: нет ни одного веселого лица, все угрюмые, плачут. Но я не выдерживаю, смеюсь,  сам не зная,  какое меня ожидает счастье. Слышу разговор  в публике, что с такими орудиями скоро разобьют Германию.  Но  я этим разговором частично не доволен в виду того, что Германия сосредоточила огромное количество войск, зная её вооружение и при том, что  она напала без объявления войны. А сообщение по радио о том, что наши войска все отходят на новые позиции! Поэтому делаю вывод, что не так просто разбить Германию в виду того, что она прошла в глубину уже на порядочную дальность, а наша армия только производит мобилизацию, при том германская армия  -  кадровая, а наших еще учить надо.

 А время не ждет. Все, как я предчувствовал, так в дальнейшем и получилось. Вся наша колонна поместилась во дворе, который специально построили для воинских частей. Вагоны еще не подали, ожидаем до вечера. Во дворе продают все, что только угодно. Конечно, мы были в эти дни сыты и кушали хорошо. У меня было 330  рублей, и еще в сберегательной кассе остались деньги, которые, не знаю по каким причинам, больше 200 рублей не выдавали. Эти деньги я берег для того, чтобы по окончании службы кое-что приобрести,  для того, что бы,  если придется вернуться домой, то  в культурном состоянии, то есть не так, как я заезжал домой во время поездки в Орджоникидзе.

В 17 часов началась ускоренная погрузка, и для нашей части потребовалось 5 эшелонов. Если сравнить скорость нашего движения, то не уступит она скорости пассажирского поезда, а в некоторое время она достигала 90 километров в час.  Расчеты непрерывно находились у своих орудий и беспрестанно их крепили. Если бы их не крепили, то при такой скорости они бы соскочили с платформ. На каждой станции, на каждом разъезде множество народа, но наш поезд не останавливается по ряду причин. Красноармейцам  бросают цветы с адресами, на которые мы должны с фронта написать ответы и иметь письменную связь, что в дальнейшем и было. Много нам присылали писем, в том числе и с фотокарточками.

На всем протяжении от Красноярска до Москвы в основном было только две остановки: в Омске и Кирове, у вокзалов которых пройти было невозможно: слезы лились рекой, а крик был такой, что некоторые красноармейцы не решились выходить даже из вагона.

На протяжении четырех с половиной суток нашего следования я немного занимался со своими разведчиками. Учил тому, как нужно работать с приборами, т.е. всему,  что необходимо для артиллерии, для своевременного открытия огня с наибольшей эффективностью, что и помогало в бою. До Москвы мы ехали и не знали,  на каком направлении мы будем сражаться, но когда выехали из Москвы, то мы сразу узнали, что направляемся на Западный фронт.

От  Москвы до самого Ржева, где была наша конечная станция, наш эшелон, а  также и другие эшелоны сопровождались авиацией. К вечеру мы быстро выгрузились и направились в одну рощу, расположенную в 7 км от Ржева.  Авиация  противника уже появлялась над Ржевом, и как только выехали из города,  над ним  уже появились несколько бомбардировщиков. В это время был подожжен склад бензохранилища, зарево которого дало нам знать, что кончилась мирная цветущая жизнь и началась напряженная кровопролитная бойня.

Ввиду того, что мы на протяжении всей дороги не пополнялись продовольственными запасами, все продукты у нас кончились. Мы просидели больше суток,  не имея ни одной крошки хлеба. Это тоже предсказывало будущее.

 Был получен приказ двигаться к фронту по намеченному маршруту.  Проехали  120 км, и последовал обратный приказ вернуться в тот пункт, в котором уже просидели больше суток без продуктов. Но в последующем подобные приказы были не раз. Не успели путем заправить машины, снова был получен приказ двигаться уже по новому маршруту. Колонна замаскировалась,  что предохраняло от авиации. Но шпионов столько находилось, что из каждого куста до самой линии фронта колонна освещалась ракетами для вызова немецкой авиации, чтобы бомбить  нашу колонну. Я хочу привести один пример.  Когда мы двигались по дороге, с боку в кустах я заметил белое пятно. Не медля ни одной минуты, мы с товарищем - в кусты, поймали красивую девушку. Ни в чем обвинить ее было нельзя, так как при  ней оружия и карт ни каких не было. Но мне мысль запала: зачем такая красивая 18 -летняя девушка находилась в этом месте, где именно проходят воинские части. Меня товарищ просил закончить с ней разговоры и доставить её командованию. … Едва  была замечена немецкая печать, мне стало еще яснее, что она - шпионка и находиться здесь не одна и не с голыми руками. При моем настойчивом требовании она показала расположение мужчины, который сопротивлялся, но  был нами взят. В виду того, что мы уже отстали далеко от колонны, а маршрута намеченного пункта не знали, за это время колонна могла, куда-нибудь повернуть в другое направление, и мы могли от неё отстать, мы не стали долго задерживаться. Посадили их на машину, связали им руки, приказали двум красноармейцам охранять их. По рассказу этой девушки,  она была украинка, но перешла шпионить на пользу немецкой разведки. На мое требование показать, где расположена радиостанция и с какого места немецкому командованию передаются сведения о движении наших частей, она категорически отказалась отвечать. Я был очень сердит, вытащил пистолет, хотел пристрелить, но подумал: доставим ее в штаб, и она покажет свое место и расскажет какие-нибудь  сведения о своей армии. В дороге эта  шпионка вела себя отъявленно: на полном ходу со связанными руками хотела спрыгнуть, но ей не удалось,  и она получила по заслугами, когда они были доставлены в штаб.  Я больше их не видел.

 Чем дальше двигаемся на запад, тем больше авиация свирепствует в воздухе, днем движение становиться не возможным. Непрерывные стада коров, овец, свиней идут на восток. Немецкие стервятники несчастных животных бомбят, всюду кровь, всюду мясо. Население со слезами покидает свои родные дома, в которых они родились, в которых жили,  работали, культурно отдыхали. Все оставляли на произвол судьбы, и могли взять то,  что могли нести на себе.

Наше движение приостановлено из-за налётов авиации. Дожидаемся до ночи,  ведем  стрельбу из винтовок по самолетам, но результата нет. Через какое-то время по  нашей неопытности, а, может, частично из-за растерянности наших командиров была подана команда «пли». После первых выстрелов было отчетливо видно приподнявшегося во весь рост в кабине летчика-капитана, который махал рукой о том, что он свой. Но отделение не поняло, вследствие чего самолет был сбит. Он летел в Москву с секретными сведениями с запада. Один летчик был убит, другой остался невредимым. Немедленно была подана для него машина, и он был доставлен на ближайший аэродром, откуда был направлен на самолете в Москву.

На рассвете, не помню,  какого числа, но не дальше 8 июля подъехали к крутому берегу Днепра. Машины были перегружены. Одна машина при спуске падает вниз. На ней находились я и замполитрука. Падаем оба. Я поднимаюсь невредимым, а ему лопата пробивает  голову. Разбита одна буссоль и повреждены другие приборы, но никто не предполагал, что машина останется невредима, за исключением наружной поломки  некоторых частей, которые не мешали ей передвигаться вслед за колонной. Делаем на полной скорости бросок, так как местность открытая,  а в воздухе уже появилась авиация. Меняем маршрут и к вечеру достигаем намеченного пункта сосредоточения. Я не хочу описывать, сколько раз мы за свой путь занимали  боевой порядок из-за незнания нашими командирами, где расположен противник. Оказывается,  противник подходил к городу Белый.